1. «О человецех незнаемых на восточной стране и о языцех розных»
С упоминания народа печера в «Повести временных лет» (1096 г.) начинается письменная история «жителей гор» – многочисленной и воинственной общности уральских ненцев. Следующее известие о Каменных самоедах содержится в сказании «О человецех незнаемых на восточной стране и о языцех розных», распространенном в рукописных сборниках XV-XVI вв. Список диковинных племен завершает «самоедь, зовома каменьская…. живут по горам по высоким, а ездят на оленех и на собаках, а платие носят соболие и оление; а яд их мясо оленье, да собачину и бобровину сыру ядят, а кровь пьют человечю и всякую … а торг их соболи, да песцы, да пыжы, да оленьи кожы… соболи ж у них черны велми и великы».
В «Повести временных лет» из рассказа новгородца Гюряты Роговича следует, что соседями обитающей на «полунощных странах» самояди были югра и печера. Если югра, при всей ее близости к древним ненцам, имела угорские корни, то имя «печера», скорее всего, относилось к таежным самодийцам.
С рубежа эр берет начало история оленеводства; в нач. I тыс. н. э. следы оленеводства отмечаются на Средней Оби (Чиндина, 1984). Оленеводство уже на первых порах сыграло исключительную роль в росте мобильности древних самодийцев и расширении их экспансии в Приобье. Оленьи упряжки служили боевым транспортом, обеспечивая внезапность и стремительность военных рейдов самодийцев (Головнёв 1995). В средние века североуральские воины-оленеводы освоили пространства отдаленных тундр; их стоянки появились на севере Ямала, на Таймыре, в Большеземельской тундре (Мурыгин, 1992; Хлобыстин, 1993; Головнёв 1998; Фёдорова и др. 1998). В дальнейшем этнокультурная история северных самодийцев была тесно связана с развитием оленеводства, приобретавшим все более многосторонний (транспортный, товарный, пищесырьевой) облик.
Среди археологических культур средневековья древнененецкими можно считать бичевницкую (в Припечорье), нижнеобскую (в Северном Приобье), вожпайскую (в северном междуречье Оби и Енисея). Первая соотносится с европейскими ненцами, вторая – нижнеобскими ненцами, третья – лесными ненцами и энцами. Участники этой фазы североуральского этногенеза фигурируют в ненецком фольклоре под родовыми именами ненцев (ненэй ненэця – «настоящие люди»), манту (энцы), тавы (нганасаны), сихиртя (жители сопок), хаби (лесные жители, главным образом ханты), цано-хан (саамы), туцго (эвенки), саиэр (коми-зыряне), луца (русские).
На всех этапах развития ненецкое оленеводство представляло собой не отдельную отрасль хозяйства, а ядро системы экосоциальной адаптации. Древненецкая культура формировалась на границе тайги и тундры Северного Урала. На ранней стадии, при малом количестве транспортных оленей, древнее население сезонно мигрировало на короткие расстояния, например, от Обского устья до центрального Ямала.
Становление крупностадного оленеводства произошло в эпоху обострения войн и конфликтов в XVII-XVIII вв. при сопутствующем экономическом кризисе (сокращении популяции диких оленей). Главным очагом накопления оленей и последующей экспансии оленеводов была область кочевий Каменных самоедов, проложивших кочевья от границ тайги до арктических берегов, от Таймыра до Большеземельской тундры.
Русские письменные источники XVI-XVIII вв. отмечали лесных самоедов (ненцев) по обе стороны Урала. Поскольку очагом крупностадного оленеводства и экспансии кочевников-оленеводов в XVII-XIX вв. был Северный Урал (земля Каменных самоедов – Карачейской орды), их диалекту, по-видимому, и суждено было стать языком всей общности тундровых ненцев.
Развитие арктической навигации в первые века II тыс. н. э. способствовало расширению амплитуды оленеводческих миграций — крупнейшие очаги оленеводства, саамский и ненецкий, примыкали к морским и речным путям викингов и русских поморов. Оленные кочевья начинались там, где кончались морские пути, являясь их сухопутным продолжением, обеспечивая торговые контакты между глубинными районами тундры и тайги. Создавался эффект транспортного резонанса, проходило освоение ранее необжитых пространств и нетронутых ресурсов.
Московский административный стиль в период экспансии Российской государственности в XVII в. вызывал у ненцев стойкую неприязнь. Если к новгородским и поморским факториям самоеды ехали торговать, то созданные Москвой пункты ясачного сбора они обходили стороной, а иногда подвергали осаде и грабежам. Противостояние новой власти и самоедов вызвали обострение межэтнических конфликтов на Уральском Севере и отход оленеводов в отдаленные тундры.
Кочевники-самоеды нередко совершали набеги на русские остроги и таежные селения соседей. Новые земли ненцы осваивали в других направлениях – на севере, где они достигли берегов Арктики и заняли районы обитания сихиртя, и востоке, где они дошли до Енисея и захватили территории тазовских и гыданских энцев (мандо). Тесня энцев, ненцы вначале овладели тундрами правобережья Оби (п-ова Тазовский, Гыдан) и вышли к Енисею – на карте, составленной С. У. Ремезовым, пространство между Тазом и Енисеем отмечено надписью «юратская земля немирная».
2. Краткая историческая справка. Проникновение новгородцев. Мангазейский морской ход. «Земля Заволоцкая».
Известно, что Ермак Тимофеевич пришел в Сибирь югом Среднего Урала путем, проторенным в кон. XVI в. Но задолго до Ермака существовал иной, заповедный путь в Зауралье, проходивший на тысячу километров северней — у самого Студеного моря, через Камень (Урал) по течению северной р. Соби. «Чрезкаменный» путь являлся наиболее древним маршрутом в низовья р. Оби. Он начинался с русла р. Печоры, далее шел по рр. Усе, Ельцу, через водораздел Полярного Урала, спускался по р. Собь к низовьям р. Обь.
1 — «Чрезкаменный путь». Волок через Уральский Хребет по р. Собь; 2 — Собская застава на р. Собь (С.У.Ремезов «Чертежная Книга Сибири, 1707 г.)
Еще во времена Алеши Поповича из новгородских былин русские люди достигали Югры, проходя Полярный Урал именно этим «чрезкаменным» путем. Задолго до новгородцев этот путь использовался коренными народами в ходе сезонных кочевок.
В IX-XII вв., в эпоху викингов, арктическая навигация и северная торговля достигли невиданного размаха и расцвета. С XII в. новгородцы посещали Мурманское море (Баренцево), Печору и территорию Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского округов, которая была известна им как Югорская земля. Новгородцы первыми начали осваивать Печорский путь за Камень (Урал). У берегов Белого моря, в устье Печеры бросали якорь, меняли морские суда на речные, создавали перевалочные базы и зимовья. Далее путь лежал по рекам и волокам на легких судах.
Русских людей привлекали в Югре богатые пушные и морские промыслы, возможности меновой торговли с местными жителями и сбор ясака. На территории стали периодически появляться новгородские дружины, новгородская знать официально включала Югорскую землю в состав владений Великого Новгорода. В течение XII в. новгородцы, пытаясь упрочить свое положение на Печоре и в Югре, неоднократно посылали туда сборщиков дани и предпринимали походы для подчинения коренного населения, которые не всегда удавались.
Новгородское влияние с XI в. охватило Восточно-Европейский и Уральский Север, обеспечив замену импортом местное производство керамической посуды и металлических изделий. Посредниками в торговых связях новгородцев и самоедов выступали северные пермяне (предки коми-зырян). Движение угров и пермян в населенные самодийцами северные леса Приобья было во многом обусловлено развитием торговли (в том числе пушной) на пути из Великого Новгорода в Великий Булгар.
Обычно продвижение в Югорскую землю начиналось частными лицами без разрешения властей. Важнейшие походы русских были организованы в «остяцкие земли» в XV-XVI вв. В 1445 г. в Югру по нижнему течению р. Оби отправился трехтысячный отряд новгородских воевод Василия Шенкурьского и Михайло Яколя.
С кон. XIV в. инициатива завоевательных походов на Югорскую землю перешла к Московскому княжеству. Во второй пол. XV в. Югра постепенно была включена в состав Российского государства. Правительство Ивана III трижды отправляло на территорию Югорской земли отряды ратных людей. В 1465 г. воевода Василий Скряба прошел в Югру и собрал дань. В 1483 г. московские воеводы князь Федор Курбский и Иван Салтык-Травин с воинскими людьми прошли вверх по р. Вишере (приток Камы), перевалили через Уральские горы, вышли на Обь и прошли далее к северу за 60° с.ш. В 1499-1500 гг. более четырех тысяч ратников под руководством московских воевод, ярославских князей Семена Курбского, Петра Ушатого и Василия Заболоцкого (Гаврилова-Бражника) прошли через Камень на р. Обь. В результате походов была открыта самая высокая часть Уральских гор западной территории ЯНАО, Югорская земля была подчинена и сбор дани стал осуществляться систематически. Доставка пушнины из Югры вменялась в обязанность „князьцов» угорских и самодийских объединений. С сер. XVI в. началась посылка в Югорскую землю особых правительственных сборщиков – «данщиков», которые доставляли собранную местной знатью дань в Москву.
К кон. XV в. русские промышленники-поморы в поисках пушнины проникли в Карское море через Югорский Шар или через Карские Ворота. Они шли на восток по морю до полуострова Ямал.
В пер. пол. XVI в. витала идея «Северного морского пути» – морского сообщения между Европой, Китаем и Индией по северным морям, вдоль евразийского побережья.
Первый участок трассы – в документах он называется «Мангазейским морским ходом» — проходил вдоль побережья Северного Ледовитого океана между Северной Двиной и Обской губой, от устья Двины через волок на п-ове Канин в Печорском море, через пролив Карские Ворота или Югорский Шар к западному побережью п-ова Ямал, к устью р. Мордыяха и оттуда через Ямальский волок на Обскую и Тазовскую губы, затем по реке Таз. Далее на восток проходил волок, соединивший бассейн р. Таз с Енисеем.
Волок (миниатюра из Ремезовской летописи)
Волок замыкался на Туруханском зимовье. Вверх по р. Сёяха (Мутная) суда тянули бечевой, проводили через озера Нёято, тянули волоком через водораздел на расстоянии около полутора километров до оз. Ямбуто и далее по р. Сёяха (Зеленая) шли до Обской губы.
Сначала этот путь использовался поморами без разрешения царских властей. В кон. XVI в. по приказу царя Бориса Годунова в Поморье устанавливается строгий таможенный контроль на провоз мангазейской пушнины на архангельский рынок. В 1601 г., в земле Самоедской, в 300 км от устья р. Таз, на месте старого поморского городка был построен город, который вначале назывался Тазовским, а позднее Мангазеей, впоследствии перенесенный на р. Турухан.
Цель создания такого города – присоединение огромных территорий Обь-Енисейского Севера к территории Русского государства и создание форпоста для дальнейшего движения на восток. Однако 1619 г. высочайшим распоряжением морской Мангазейский ход был запрещен, но плавания в этом районе Арктики не прекратились.
Через Камень шли в Мангазею русские с Северной Двины и Печоры и коми-зыряне. Они освоили речной, так называемый Казымо-Надымский, путь.
Таким образом, промышленники проникали за Камень тремя путями: 1 – по суше на нартах и на лыжах, 2 – по суше до Березова, затем водою, 3 – морем из Пустозерска, используя волоки между верховьями ямальских рек. При благоприятных ледовых условиях поморы пользовались и прямой морской дорогой, огибая полуостров Ямал.
Коч (реконструкция из музеев Арктики и Антарктики)
Русская ладья. 1598 г. (из морского дневника Г. де Фера)
Упоминания волоков присутствуют на страницах летописей, в договорных и поземельных документах, берестяных грамотах. О волоках прочно утвердилось представление как о наиболее трудных участках пути, и в то же время — о местах устройства торжищ и сбора дани, местах, наиболее удобных для военного контроля над территориями. Традиционно волоки рассматривались как элементы системы водных коммуникаций, где по волокам обычно переволакивались суда (Воронин, 1957). В научной литературе термин «волок» трактуется двояко. Вместе с восприятием термина «волок» как полосы земли между двумя реками, текущими в разные направления или же как дороги по лесу, присутствует и широкое понимание волока как обширной, лесистой, незаселенной местности (Макаров, 1997).
Термины «волок» и «волоцкая земля» упоминаются в частных грамотах Великого Новгорода, содержащих названия рек, пожней, волоков, сел и т.д. (Макаров, 1997). Говоря о волоке, летопись указывает направление движения и конечный пункт. Термином «Заволочье» в источниках определяется конкретная территория, которая находилась в даннических отношениях к Новгороду.
В составе новгородских земель по летописным текстам фигурируют несколько волоков — волок Кенский, волок на р.Череха, волок с р. Ловати в Западную Двину и Днепр, волок Ламский, волок Славенский, волок Мерский (Клязьменский), волок Вышний, или Мстинский. Захват Волока Ламского в XIII в. явился приемом борьбы князей с Новгородом, оказывая давление на политического соперника захватом узлового пункта на путях в Новгород.
Археологические исследования на волоках позволили составить представления об этом явлении. Отечественная историография обогатилась конкретными знаниями о волоках центральных районов древней Руси на водоразделах рек Днепр, Западная Двина, Великая, Ловать, Луга и Волга, в междуречье рек Череха, Уза и Шелонь (Потресов, Шолохова, 1966; Алексеев, 1974; Буров, 1975; Шмидт, 1994; Михайлов, 1996). При помощи данных археологии уточнены многие выводы о главных и второстепенных путях Северной и Северо-Восточной Руси (Носов, 1976; Леонтьев, 1984; Исланова, 1994).
Результатом археологических обследований волоков, известных по письменным источникам, стала их топографическая локализация. Археологическое изучение волоков позволило сформировать представление об их материальном облике, о соответствии материальных памятников письменному термину «волок». Крупным достижением стало изучение динамики использования волоков и их хронологии, выяснение характера населения, продвигавшегося через волоки.
Известные по письменным источникам волоки следует рассматривать как собирательное название, применявшееся для обозначения систем коммуникаций в определенных районах. Средневековый волок — это дорога через водораздел и связанные с ней поселения, одиночные или образующие гнезда (Макаров, 1997), на которых служба и сбор податей организовывались новгородскими и княжескими чиновниками.
3. Приметные кресты
Важным элементом поморской навигационной практики являлись приметные кресты. Это были массивные сооружения из цельного древесного ствола высотой 4-6 м. Кресты прочно закреплялись на месте установки, вкапывались в грунт и забутовывались камнями. На поверхности почвы кресты получали дополнительное укрепление в виде массивных срубов, заполненных камнями или обносились каменной закладкой. Кресты имели восьмиконечную форму, хотя существовали шестиконечные и четырехконечные. С лицевой стороны кресты были покрыты искусно выполненной резьбой и надписями.
Употребление крестов в качестве элементов навигационного обеспечения не имело аналогов ни в мировой, ни в общерусской практике судовождения. Трудно сказать, когда поморы начали обустраивать свои ходы этими мореходными «признаками», но в XVI в. подобная практика уже существовала.
Кресты
В настоящее время известно до 80 крестов, которые в XVI-XVIII вв. возвышались на местах сибирских волоков, на берегах Кольского полуострова, Новой Земле, архипелаге Шпицберген, прибрежных островах Баренцева моря, на полуостровах Канин Нос, Ямал и в более восточных районах сибирского Севера.
Разнообразие местоположений в установке крестов отражает их полифункциональное назначение. Одна из функций – культовые сооружения, что в условиях продолжительного изолированного обитания было весьма важной. Перед ними совершались культовые обряды, у их подножий поморы хоронили своих погибших товарищей.
Помимо этого кресты выполняли важную роль оберегов, что очень точно отразил в своих записках Б.М. Кейльхау: «Стоит ему (русскому помору) поставить свой крест, он уповает на особое покровительство всевышнего и смеется над бурным полярным морем» (Старков, Дубровин, Черносвитов, 2002).
Сходная функция — обетное назначение крестов, когда они ставились в исполнение какого-либо обещания или избавление от опасности. Кресты являлись также мемориальными знаками и воздвигались в память о каком-то неординарном событии.
Обетные и мемориальные кресты ставились, как правило, в пределах становищ или рядом со становыми избами, причем со временем их оказывалось по нескольку в непосредственной близости друг от друга, что придавало особый колорит местам поморских поселений. Поморы выбирали для строительства становищ не только удобные, но и наиболее живописные участки побережий. Высокие, устремленные в небо кресты, придавали торжественный, храмовый оттенок и оказывали на зрителей большое эстетическое воздействие, что, несомненно, способствовало преодолению зимовщиками суровых условий полярного экстремума.
Имели кресты отношение и к хозяйственной деятельности поморов, выполняя роль своего рода заявочных знаков на промысловые участки.
Основная функция поморских приметных крестов была связана с мореходным делом, навигационным обустройством транспортных путей. Во-первых, кресты являлись путевыми метками, обозначавшими характерные места морских и волоковых путей. Каждый крест был узнаваем, по нему кормщик мог установить свое местонахождение.
Во-вторых, кресты являлись своего рода навигационными приборами, поскольку устанавливались с помощью магнитных компасов так, чтобы их перекладина была ориентирована по линии север-юг.
В-третьих, кресты использовались в качестве знаков навигационной обстановки там, где плавание осложнено целым рядом трудностей, среди которых наиболее существенными являются гряды подводных камней и банки (Старков, Дубровин, Черносвитов, 2002. С. 67-69).
4. Собская застава
В нач. XVII в. на «чрезкаменном» торговом пути, ведущем в Мангазею, появились русские сторожевые заставы и отъезжие караулы. От Усть-Цильмы до Обдорска торговые люди добирались летом за 5-6 недель (Аюпов, 2003).
Застава на р. Собь сооружена по воле царя в период правления тобольского воеводы князя Юрия Яншеевича Сулешова. Предназначением заставы являлись контроль потока «мягкой рухляди» из Мангазеи на Русь, досмотр «гулящих людей» и «немцев», стремившихся проникнуть на заповедную территорию. Находилась она в месте впадения р. Собь в р. Обь, выше нынешнего поселка Катравож. Служилые люди посылались на заставы из ближайших острогов и городков, в основном из Тобольска и Березова, что отражено в окладных книгах жалованья гарнизона Тобольска.
Практически одновременно с началом завоевания Сибири Ермаком западноевропейцы предпринимали попытки попасть в низовья Оби. Поэтому сооружение северных застав являлось необходимой мерой для защиты Русского севера от нежелательных иностранцев, так как «мягкая рухлядь» являлась в то время «стратегическим сырьем».
После закрытия морского пути в Мангазею в 20-х гг. XVII века Ямальским волоком уже не ходили и наиболее проторенным путем стал именно «чрезкаменный» путь. Возросло значение и Собской заставы, выполнявшей еще одну важную задачу — передовой заставы в период конфликтов с «разбойной самоядью». На всем протяжении XVII в. местное кочевое ненецкое население являлось серьезной проблемой для русских купцов и служилых людей. Ненцы постоянно совершали успешные набеги на соседей – ханты, зырян, эвенков – и ревниво относились к попыткам русских закрепиться на их территориях.
Караулы на заставе держали служилые люди – стрельцы и казаки. Вооружение соответствовало тогдашним мировым стандартам: каждый казак и стрелец имел огнестрельное оружие – пищаль. На заставах имелись «затинные пищали» – малокалиберные пушки. Службу на северных заставах несли служилые люди, в основном из Березова, гарнизон которого в XVII в. составлял около 300 стрельцов и казаков.
Собская застава представляла из себя небольшой острожек, где за бревенчатой стеной располагалась изба для служилых людей и проезжих, амбар для припасов и банька. Судя по карте С.У. Ремезова, на перевале Полярного Урала, через который проходил «чрезкаменный» путь, существовало еще одно городище. По всей вероятности, именно здесь стоял «отъезжий караул» от Собской заставы.
Позже Собскую заставу объединили под единое руководство с Обдорской заставой. До 1635 г. сюда для сбора таможенных пошлин присылались письменные головы, подъячие и целовальники из столицы Сибири – Тобольска. Ввиду важности этих застав двум таможенным головам, посланным с Руси в Березов, было предписано летом ездить «на Обдорь» для руководства заставами. Таможенные головы, приехав на заставы, посылали целовальников в сопровождении служилых людей на отъезжие караулы. Активная деятельность застав продолжалась только летом, потому что «в сибирские городы тою дорогою зимою никто не ездит». Но кто-то из казаков и стрельцов оставался зимовать. Шли через Собскую и Обдорскую заставы купцы и «гулящие (вольные, не закрепощенные) люди». Когда гулящие люди шли через заставу, с них брали явочную головщину (налог с путника) по алтыну, т.е. дороже, чем на Чусовской заставе, где брали три деньги. Заповедным «чрезкаменным» путем возвращались, уже наторговав мягкой рухляди.
Несмотря на опасности пути в Сибирь, в течение XVII в. «чрезкаменный» путь оставался «большой сибирской дорогой». В 1635 г. Обдорская таможня зарегистрировала 379 гулящих людей. В 1638-39 гг. «в Собском устье и на Обдорской заставе было торговых и промышленных людей 919 человек», а в следующем году – 745. Однако в 1695 г. проехало всего 233 человека. Связано это было с тем, что южный путь через Верхотурье стал более удобен и безопасен. В 1704 г. Петр I своим указом предписал ездить в Сибирь и обратно исключительно через Верхотурье. В последний раз упоминание о Собской заставе содержится в указе 1722 г., где сказано, «чтоб чрез Березов и Собскую заставу как в Сибирь, так и из Сибири отнюдь никого не пропускать».
Источник
См. также